Марк подумал про себя, что надежда была призрачной, но решил мудро промолчать. Было вполне возможно, что в тренировочном лагере просто временно не хватило камуфляжа для джунглей. Перед развёртыванием солдатам дадут форму правильного цвета. Или не дадут, а отправят их воевать в джунгли как есть, прямо в камуфляжках для пустыни. Отчего они будут в джунглях, как готовая мишень для снайпера. Вместо этого он сказал, — Это замечательная новость, дорогая! — и вернул поцелуй…
Двадцать минут спустя, две подушки и простыня были на полу, ночная рубашка Мэри и шорты Марка валялись скомканные на кровати, а сами Марк и Мэри, совершенно голые, лежали обнявшись и молчали, прислушиваясь к дождю за окном.
— Ты знаешь, дорогой, с этими твоими цейлонками, – ты опоздал. На четыре года! — заявила вдруг Мэри.
— Почему?
— Помнишь, то первое сражение нашей «Домашней Гражданской Войны»? О школьных сандалиях для Сэмми? Теперь я думаю, что если бы ты, дорогой, сказал мне тогда: «А почему бы тебе не заткнуться, голубушка?» А потом просто пошёл с дочками и вместо уродливых школьных сандалий из покрышек купил девочкам то, что они просят. Цейлонки или эти, как их, калфлеты? Если бы ты так поступил тогда, никакой «Гражданской Войны» у нас бы не случилось.
— Лучше поздно, чем никогда, — ответил Марк, — калфлеты – я им и так купил. Они тебе их не показывали? Хорошо умеют хранить военную тайну. А вот с цейлонками… для Саманты… Честно говоря, я побоялся! Ты бы сказала, что ходить в них «не принято», что они бесполезные, совершенно непрактичные, и пустая трата денег. Я ничего не упустил?
— Совершенно верно, дорогой, именно так: бесполезные, совершенно непрактичные, и пустая трата денег. Ну и что? Зато, в них хорошо шлёпать по лужам. От них не бывает мозолей. Они красивые, клёвые… И сексуальные. Мальчикам нравятся. Кстати, мальчик, тебе сегодня – понравилось?
Вместо ответа, Марк выдал Мэри ещё один долгий поцелуй, — Значит, «Гражданская Война» закончилась? Мир?
— Мир! Закончилась! Никакой войны больша нета! Как тебе мой уличный сленг? Правда, уже лучше? И прекрати ругать Пэм, что она так говорит иногда. Как говорить грамотно, она знает. Но ничего плохого в этом её «больша нета» уже воще нета!
— Я в изумлении, дорогая! Что же будет дальше?! Разрешим Саманте сделать татуировку?
— Татуировка – пусть пока подождёт. Но насчёт всей остальной молодёжной моды – я совсем не против. Даже если наши местные кутюрье работают на Куче, а не в парижских модных салонах.
— Я уверен, все бывшие кутюрье в Париже теперь тоже работают – на Кучах. Их собственных, парижских…
— Точно! Так же, как всё остальное. Кутюрье-шмутюрье! История-Шмистория! — в темноте, Мэри шутливо шлёпнула Марка по бедру, — «Как принято», «как не принято»… Если ты посмотришь на нашу теперешнюю жизнь без обычных шор, что у нас вообще осталось «как принято»?
— Ну, наш дом – в порядке… всё – «как принято».
— Ты называешь это «как принято»? У нас унитазов даже нету! Сортир – с дыркой в полу. Мы принимаем душ – с холодной водой и за шестьдесят секунд.
— Ну, дорогая, в трущобах – и таких удобств нет.
— В трущобах? В трущобах? Дорогой муженёк! Если ты ещё не заметил, мы сами живём в трущобах! В принципе – не так уж плохо. Твоя дорогая жена, профессиональный программист с дипломом, копает грядки и носит воду на коромысле целый день, как какая-нибудь китайская крестьянка две тысячи лет назад. В школе наши дети изучают Шмисторию заместо Истории. Наша старшая дочь только что избрала себе гениальный план карьеры: уйти из школы и идти работать на местной свалке. А, кстати! Она же пошла по стопам своего братца – он уже ушёл из школы в четырнадцать, и отработал на Куче целых три года! А другой наш сын – у него карьера ещё круче. Сходил на войну, а теперь инвалид без рук. Просит милостыню для «Пути Спасения»…
— Уильям не просит милостыню, дорогая. Он собирает добровольные пожертвования. А у «Пути Спасения» для этого есть лицензия. А Саманта и Майкл работают совсем не на свалке. От свалки до заводика Штольца – не меньше пол-мили [прибл. 800 м]. Минуту назад я думал, что война закончилась. А ты опять начинаешь жаловаться.
— Не «опять», а «снова!» Кто сказал, что я жалуюсь? Я просто тебе говорю, что наш Обвал никогда не кончится. Ни при нашей жизни, ни при жизни наших детей. И их детей – тоже. Просто: ни-ког-да! У нас в мозгах всё наладится, если только мы прекратим притворяться.
— Как притворяться?
— А как мы притворяемся. Как мы говорим себе: это временные трудности. Надо потерпеть, и всё наладится. А притворяться – не надо. И терпеть – не надо. Надо принять Обвал как он есть, и на постоянной основе. А потом – просто счастливо жить одним днём. Сегодняшним. Вот и весь секрет.
— Я должен тебе сказать, дорогая. Я… Короче, меня могут уволить из ФБР.
— Мелочи жизни, дорогой.
Она как будто не обратила на это никакого внимания, подумал Марк.
— Я имею в виду дорогая, меня могут уволить. Из ФБР! Очень даже скоро. В следующем месяце, или даже раньше.
— Из-за «Шелдонского Мясника», да?
— Ага. Эти дармоеды в Вашингтоне. Сколько ещё людей убьют – им неважно. Но нужен козёл отпущения.
— Ну и фиг с ними, дорогой. Увольняйся на здоровье.
— И как мы будем жить после этого?
— Нормально будем жить. Просто. Совершенно «как не принято». Как наша Рисс говорит: счастье – это разность между тем, что у тебя есть и тем, что тебе хочется иметь. Надо просто немного потренироваться не хотеть лишнего.