Хьюстон, 2030: Нулевой Год - Страница 12

Клэрис потом несколько раз пересказывала историю той поездки в Галвестон. Автобус от Шелдон-Рез до Галвестона в прошлом году ещё ходил, правда, уже, что называется, на честном слове. Клэрис не повезло. По дороге автобус пару раз ломался, и водителю приходилось останавливаться и копаться в двигателе. Когда они приехали в Галвестон, было далеко за полдень.

«Я помчалась в порт,» — рассказывала Клэрис: «Выбегаю, такая, на Уарф-стрит: нифига себе! По всей улице тащатся инвалиды на костылях. Большинство там было одноногих, да! В общем, прибежала на эту долбаную пристань. Типа: «уже рано»! Половина второго!»

«Стою на пристани – как последняя дура. Вокруг все мечутся: что-то сгружают, что-то загружают… Подходит медсестра. Говорит: кого-то ищешь, девушка? Я, начала, типа: Вы не знаете пациента? Уильям Пендерграсс? А она такая: да кто же их всех по фамилии-то упомнит? Но ты сильно опоздала, дочка: пациентов-то мы уже всех выгрузили. Я такая: еть-твою-медь! Вот дура: понадеялась на этот проклятый автобус! Надо было вставать пораньше и ехать омнибусом. На лошадях – оно куда надёжнее. А теперь Уильям подумает, что его не встречают.»

«А медсестра спрашивает: он у тебя ходячий или нет? Я говорю: в смысле? Она: ну, передвигаться он может сам? Я говорю: у Уильяма только руки ампутированы. Ноги на месте. Она такая: руки, говоришь, ампутированы? В смысле: обе? Как «Севен-Элевен»? Да уж, называется: повезло чуваку! А когда операцию ему делали? Я посчитала в уме, говорю: две недели примерно. Она такая: ну, значит, он ходячий. Наверное, он уже в город вышел, с другими инвалидами… Ты сходи, автобусную станцию проверь. А может, он в каком-нибудь баре? С дружками? У нас многие после рейса: как на берег – так сразу в бар. На корабле-то у нас – сухой закон.»

«Подождите, говорю, как же он мог уйти? Ему же глаза выбило! Тогда медсестра говорит: с ампутацией обеих рук и незрячий? Да, было у нас двое таких пацанов в этом рейсе. Как его звать, говоришь? Уильямом? Наверное, это Билли, парень с третьей палубы, на корме по правому борту. Ну да, я его неплохо запомнила, хотя это и не моя палуба. Да уж, как говорится, карачун парню. Стопроцентный обрубок: «Севен-Элевен», да ещё и слепой. Я спрашиваю: да что ещё за «Севен-Элевен» такой? А она: ну, «Севен-Элевен» – это когда бездвурукий. Во – объяснила! «Бездвурукий» – надо же такое слово придумать! А медсестра спрашивает: ты ему кто будешь: сестра или подружка? Я говорю: жена. А она: дети были? Я говорю: мальчик. А она: еть-твою-медь!»

«А потом она вдруг и говорит: а может, и хорошо, что вы разминулись. Я: почему? А она: на твоём месте, девочка, я бы ещё подумала его домой-то забирать. А я такая: что Вы, к чертям, имеете в виду? Ну, она и говорит: ты, типа, сама прикинь. Если бы твой Билли был слепой, это ещё туда-сюда. Слепой – может как-то приспособиться, жить нормально, даже работу может найти. А если бы он был просто бездвурукий, но не слепой… В общем, такая жизнь – это, конечно, полное дерьмо, но всё-таки. А твой муженёк, роднуля, – он же стопроцентный обрубок! И слепой, и без обеих рук! Такие истории рассказывают: заберёт жена такого вот обрубка. Стопроцентного, то есть. Ну, типа: моя доля такая, я верная жена, всё такое… А потом бах: несколько месяцев, по-максимуму, год, и выгружает она его в «Дом Надежды» на вечное поселение. Она-то себе другого найдёт, а у мужа-калеки ещё и крышу сносит. В довесок к его инвалидности. Хочешь, говорит, бесплатный медицинский совет? Двигай себе потихоньку домой, а мы твоего Билли отправим напрямую отсюда – в дом инвалидов. Там, вообще… скажем так: О-кей. Он поймёт. А ты потом ему бумаги на развод по почте перешлёшь… Хреново, конечно, что сын без отца будет расти. Но мальчик тоже поймёт. Подрастёт – и поймёт.»

«Она так и сказала: развод по почте! Дэйви – без отца! Во, думаю, загибает! Ну, я ей, такая: не хочу Вас обижать, мэм, но никакого дома инвалидов и никакого развода у нас с Уильямом не будет. Ни по почте, никак. И прекратите называть его «обрубком». Мой муж будет жить нормальной жизнью. Получше чем все любые прочие! А у моего Дэйви должен быть отец! Прекратите Вашу пустую болтовню и покажите мне, наконец, где тут мой муж. Она на меня так поглядела и говорит: иди, милая, посмотри возле во-о-он того склада – в конце причала. Стопроцентных всех туда убрали…»

«Ну, я говорю: спасибо, мэм, – и повернулась бежать к тому складу. А она говорит: подожди, девонька. Я: что такое? А она: ещё одно. Ты, главное, его таким увидишь, так постарайся не заплакать. Ему и так херово, а тут ещё жена-плакса, поняла? И дай Бог вам счастья. Тебе и твоему Билли, девочка… И вы знаете, она это говорит, а у самой – слёзы в глазах блестят. А я-то, дура, думала – у неё и сердца нет! Вот такая у неё дрянная работа на этой долбаной «Санте-Лючии»…»

Остаток приключений Клэрис в Галвестоне Марк запомнил в пересказе Уильяма: «В нашей палате, то есть в каюте, было десять парней. Восемь одноногих, один однорукий, плюс я. Плюс то, что от меня осталось, точнее. Ну, пацаны всю дорогу обещали: не волнуйся, чувак, мы тебе в порту поможем. Ага, держи карман шире! Как только «Мусоровоз» пришвартовался – всех как ветром сдуло! Ну, у пацанов был хороший повод. Последние пять дней перехода бедняги говорили исключительно про женщин, пиво, самогон и травку! Остался я один в каюте. Пришла медсестра. Так, говорит, а ты почему ещё не одет? Начала меня одевать. Форму на «Мусоровозе» выдали – кому какая придётся. Кто-то менялся, чего-то подгонял, а у меня такой возможности не было. Обнаружилось, что мой комплект на три размера больше, чем нужно. Я медсестру спрашиваю: я в этом выгляжу как распоследний салабон? А она хохочет: в общем – да! Не бери в голову, солдат. На три размера больше – это не на три размера меньше. Отнесёшь к портному или продашь на барахолке, без проблем. Она одела меня по-полной за семь минут, быстро, как по уставу. Наверное, напрактиковалась на «Мусоровозе» с безрукими калеками, раз-раз: форма, ботинки, шёлковая ленточка на глаза, и медальку мне нацепила. Пустые рукава закатала и приколола по бокам, документы на увольнение – мне в правый карман, а зубную щётку и мыло – в левый.»