Марк вернулся домой после девяти, когда младшие дети были уже в постели. Дэйвид-старший курил трубку на крыльце, в то время как Майк, Уильям и Клэрис пили чай в гостиной. Мэри дома не было – она уехала проведать сестру в Бэйтоун. Поездка на велосипеде за двадцать с небольшим миль от Шелдонского водохранилища была нелёгким путешествием, поэтому Мэри могла позволить себе такую поездку лишь пару раз в год. Кроме поддержания семейных уз, поездка имела и более прагматическую цель: Мэри хотела посетить рынок в Бэйтоун, на котором соль и морепродукты всегда были дешевле, чем в их собственном районе.
Клэрис поставила перед Марком тарелку с холодным ужином и вышла проверить почтовый ящик. Через несколько минут, она, улыбаясь, проковыляла обратно в комнату и помахала в воздухе средних размеров конвертом.
— Ну-ка угадайте, что у меня тут? Прямо из Пентагона! Наверное, документы на компенсацию для Уильяма?! Главное – вовремя! Мне рожать через два месяца – вот деньги пригодятся!
Уильям повернулся на её голос, — Ну, открывай скорей! — Он также выглядел довольным.
Клэрис осторожно разорвала конверт и вытащила оттуда три сколотые степлером страницы. — Здесь только письмо, — сказала она, с разочарованием заглянув в пустой конверт, — Больше ничего не прислали.
— А что ты хотела, пупсик? Пачку денег? Почта наперекосяк работает, даже именной чек посылать опасно. Ну, давай, читай, — нетерпеливо ответил Уильям.
«Кому: Инженерные Войска США. Рядовой (PV2) Уильям М. Пендерграсс. Отставка с почестями,» — начала читать Клэрис.
«Дорогой Сэр, В соответствии с приказом, данным мне Заместителем Управления G-1 по Кадрам Армии США, мы рады сообщить Вам, что на Ваше заявление от 12 августа 2029 года, в отношении компенсации Вам за увечья, которые Вы понесли на действительной военной службе в составе Инженерных Войск США, получено положительное решение…» — Звучит здорово, правда? — Клэрис была в восторге.
«…Положительное решение. В соответствии с выпиской из Вашей истории болезни, предоставленной нам из офиса Главного Медицинского Управления ВС США, увечья, понесённые Вами на военной службе, включают, двоеточие… Дальше, по номерам… Один. Ампутация правой верхней конечности на уровне плечевого сустава, с удовлетворительным излечением. Два. Ампутация левой верхней конечности на уровне верхней трети плеча, с удовлетворительным излечением. Три. Полное удаление правого глазного яблока, с удовлетворительным излечением…» — А нафига они это всё перечисляют? Как будто ты сам не знаешь, что конкретно тебе отчекрыжили?
— Так положено, пупсик. Это юридический документ, в конце концов, — сказал Уильям. — Пожалуйста, читай дальше. Там сказано что-нибудь про налоги?
— О налогах ничего ещё не было. Читаю дальше, — продолжала Клэрис: «Четыре. Проникающее осколочное ранение левого глазного яблока, с частичным удалением глазного яблока. Достигнуто удовлетворительное излечение, с остаточным зрением, не превышающим трёх процентов… Дальше в скобках три процента цифрой. Забавно… Пять. Шестнадцать… В скобках опять: шестнадцать, как номер… осколочных ранений мягких тканей нижней части лица, шеи и груди, с удовлетворительным излечением…» — Ты мне никогда не говорил, что было так много, но я знала. Пересчитывала потихоньку, пока ты спал…
«Как предусмотрено Инструкцией о порядке установления степени инвалидности, параграфы со второго по седьмой, одиннадцать, шестнадцать, семнадцать и двадцать семь…» — Что за фигня?
— Да так, просто адвокатская писанина. Параграф семь – это про тех, кому ампутировали одну руку. По нему дают тридцать процентов инвалидности. Или двадцать пять, если не доминантная конечность. Параграф одиннадцать – это про тех, кому в дополнение к доминантной руке, укоротили и другую руку. Помнишь, я тебе объяснял? На «Мусоровозе», счастливчики без обеих рук, я, например, назывались «Севен-Элевен», то есть семь-одиннадцать. Как тот обанкротившийся магазин на углу, где сейчас пекарня… — пояснил Уильям.
— А, помню! Я ещё спросила, что это за фигня: «Севен-Элевен». Та медсестра… в Галвестонском порту. Она тебя всё «Севен-Элевен» называла.
— Ты правильно запомнила, пупсик. А другие параграфы – это, наверное, про глаза, осколочные ранения, и всё прочее. Кроме военных юристов, эту фигню никто полностью не знает, даже медики. Не бери в голову и читай дальше…
«…Вышеперечисленные увечья приводят к постоянной и необратимой инвалидности – семьдесят девять процентов…» — В скобках циферка стоит: семьдесят девять… Что за хренотень? Почему только семьдесят девять? Вон Пол, наш сосед через дорогу. Вернулся из Египта полностью слепой, так? Он как-то хвастался, что ему дали пятьдесят пять процентов?!
— Ну и правильно, что столько дали. Быть слепым – не фунт изюму. Это я совершенно точно по себе знаю.
— Ну! А теперь вон твой приятель в конце улицы: Даррел или Дамиан, как его там? Ну, тот, который тебя делать Маршрут водил, когда я гриппом болела? Ему только кисти оторвало. Кисти, а не по плечо… Ему дали сорок пять процентов, так? Пятьдесят пять плюс сорок пять – это сто! Я не въезжаю. Они должны были дать тебе сто процентов, зайка! И та медсестра тоже говорила: «стопроцентный», так ведь?
— Это не так устроено, пупсик, — возразил Уильям, — Для комбинированных повреждений, они считают не то что отрезали, а то, что осталось. Называется: остаточные функции. Нам на «Мусоровозе» всё это объясняли. Вот у меня есть две ноги, то есть по десять процентов на каждую. Сто минус двадцать – восемьдесят. Наверное, они ещё процентик вычли за остаточное зрение в левом глазу. За мои четыре десятитысячных мегапикселя. Всё правильно: семьдесят девять.